Серебряный Очаг

Тьма

Сказка про Голос.

Однажды сладкозвучный Голос, гуляя по развалинам мира, тихо нашептывал сказку об облаке. Его речь лилась то быстрым ручьем, вечно спешащим куда-то, зазывая с собой в бесконечное путешествие, то медленным потоком, неторопливо проплывая по бескрайним ровным степям, которым, казалось, нет конца, то резкие порывы с бешенной силой несли, захватывая с собой, кружа и бросая в разные стороны, и страх и ужас закрадывался в душу, и сердце разрывалось от предчувствия неизбежности - так говорил Голос. Слова переходили из одного в другое, и они только радовали слух. Он старался говорить не очень громко, медленно умолкая, и ему это нравилось, ибо все, обладающее чувством красоты, притягивалось к его рассказу, и чем тише он произносил слова, тем ближе придвигались к нему все, более завораживаясь его неповторимым звучанием. Просторные луга оживали, как от долгого сна, и становились еще шире от своей безумно дурманящей улыбки, быстрые реки ускоряли свое течение, чтобы поспевать за ним или текли вспять, стараясь [s1] не шуметь своим журчаньем, чтобы не пропустить ни одного слова, а мудрые древние горы внимательно слушали совершенный слог и чутко вникали в сокровенный смысл с гордым видом, будто они сказали бы лучше, но в глубине души понимали, что лучше уже не скажет никто, и от мимолетной зависти содрогаясь лавинами.

Голос живо пел и с каждым мгновением все ярче становилось его звучание, преображающее мир, и гармония, царившая вокруг, была создана не Голосом, а миром. Чувствуя тайную силу своих слов, наблюдая,  как все вторит каждому его звуку, он понял, что достиг  совершенства и помчался, забыв обо всем на свете. Пребывающий в забвении мир не заметил  исчезновения Голоса, и он долго летел, пока не оказался в месте, где никогда не бывал.

Там было тихое пустынное озеро с гладкой поверхностью, и теплой от дневного зноя водой, находящееся в глуши густого леса, окаймлявшего его берега. Дивно отражающиеся в озере кроны деревьев с белоснежными облаками в небесной синеве остановили рассеянный взгляд Голоса и этот тихий уголок так понравился ему, что он решил остановиться, передохнуть и самому утолить жажду, насладившись красотою лесного озера. Он начал напевать свой мотив и прекрасная мелодия пришлась всем по душе. Стройные камыши, выпрямляли свои  крепкие фигуры, тянувшись своими тяжелыми головами все ближе и ближе к Голосу, чтобы лучше слышать его, мягкая осока распрямляла свою вечно склонившуюся спинку, замирая в блаженстве, затаив дыхание и сковав движения.

На краю озера была заводь, куда редко попадал луч света, и тень деревьев вечно накрывала ее своим темным и прохладным покрывалом, и никто не замечал ее из-за густой тины, заволокшей ее поверхность, придавая ей темно-зеленый, а порой и черный цвет. На самой середине заводи была маленькая Кувшинка. Ее изумрудное тельце когда-то запуталось в глубоких дебрях тины, цепко приковавшей ее за стебелек, и как она ни пыталась, она не могла освободиться от этих оков, оставаясь на месте, в отчаянии уповая только на случай, которое поможет ей вернуть потерянную свободу, покрываясь вязкой пеной и пропитываясь болотным зловонием. Вдруг Кувшинка заметила красивый Голос, кружащий над озером и поющий свою счастливую песню, играя с прибрежными камышами и осокой. Она никогда не видела Голос и сначала не могла поверить в то, что это явь и она не спит, ведь он поистине красив, будто во сне. В заводи редко можно было услышать какой-нибудь звук - там все предавалось тишине, будто у каждого обитателя отняли язык. Тина не говорила, потому что ее речь напоминала ее саму - однородную слизкую массу ненужной бессмысленной пены, а Кувшинке было не с кем говорить, и она почти привыкла к одиночеству, губящим ее и уже была не способна что-либо замечать. Но в тот момент, когда она увидела Голос, в душе Кувшинки появилось новое чувство, вначале неосознанное, подобное туману или призрачному видению, а затем начинало  превращаться в нечто осязаемое, и чем дольше кувшинка смотрела на Голос, тем быстрее это происходило, и, когда он случайно приблизился к заводи, оно всецело овладело ею. Было ли это благоговением? Игрушечное чувство по сравнению с тем, что испытывала она. Было ли это прозрением?  Прозрение имеет еще более жалкий вид.  Нет - это была Любовь. Кувшинка погружалась в ее чары, будто медленно тонула в пышном и сладком меде, и из ее чистой, как утренний воздух, души вырвался протяжный вой, тянущийся на одной ноте, от красоты Голоса, от того, что она нашла, что искала всю свою жизнь, она не умела иначе и у нее бы не получилось.

У заводи Голос  начал новую песню,  еще более совершенную. Поначалу медленно и шепотом он пробежал по всем октавам, словно готовясь к чему-то большому и пышному, проверяя звуки, затем игриво звуча на высоких нотах несколько мгновений, быстро и непринужденно покатился вниз и, громом нарастая, он пел рокочущим звучаньем, словно небо, низвергающее каскады падающих на землю камней,  даже не замечая очарованную его пением кувшинку и окаймлявшую ее тину, тоже погруженную в созерцание звука, превращаясь от красоты его в шелковое полотно, лежащее на воде чистым легким покрывалом и, сама того не замечая, освободила Кувшинку, и она радостно избавилась от долгого плена.

-         Спасибо, Голос, ты мой спаситель, - сказала она.

Голос ее не понял, а только подхватил с собой и ринулся высоко в небо. Ближе к Солнцу. Как давно она не видела такого яркого света, и душа ее умилялась, будто встретила ангела. Ее душа пела вместе с голосом и полностью доверилась ему, летая забравшись на спину к облаку, провалившись в его обволакивающею мягкость, окружив себя роскошными белыми хлопьями, соткав  воздушное ожерелье для себя и венок для Голоса, они неожиданно скатились по радуге вниз, набирая скорость, и силой воображения они мгновенно остановились прямо над макушками деревьев, затем запрягли невидимого кузнечика, попрыгали по ним, словно гладкий камушек по поверхности воды, а когда лес неожиданно кончился возле озера, нырнули в воду и стали путешествовать по дну, разбудив все водоросли громким счастливым смехом, бесцельно и беззаботно, уже не подчиняясь себе, как будто забыв свой танец начиная совсем другой, под музыку Голоса, думая его мыслями, говоря его словами, проникаясь его величием и простотой и учась одеваться в его существо.

Они  так долго летали по миру, что привыкли к друг другу, как улитка к своей раковине или как звезды к небу, открывая все новые и новые миры: они жили вместе с солнцем,  медленно плывя по небу, творя мелодии разгорающегося пламени восхода, ослепительного дневного блеска и сожженных искр заката, проникновенно сплетая звуки между собой, как солнце цвета, создавая миражи и радуги звуков и раскаты света, сливая гармонии обоих видов красоты: звучания и озарения, но размеренное движение Солнца  с предсказуемой на вечность вперед судьбой быстро наскучило Кувшинке, и они поначалу пытались ускорить его своими силами, выуживая воображаемыми сетями из-за горизонта, но так и никогда не получалось его поймать, тогда раздосадованные они обняли друг друга взглядом из очей в очи, что кроме глаз и ничего больше не видели и понеслись вместе с ветром, всегда показывающим правильную дорогу. Они жили вместе с мраморным камнем,  окаменев в печали, рождая шедевры об одиночестве и бессмертии, спокойствии и отчаянии, благоухая под звуки арфы и альта,  зная и веря, что даже строгое неумолимое время легко было поймать за хвост, остановить и даже отправить вспять, если лететь быстрее света.

Однажды они проносились над одиноким озером, кувшинка заметила, что-то маленькое изумрудного цвета, играющее приятно ослепляющими солнечными зайчиками, непринужденно скользящее по поверхности воды, проливая мимолетное воспоминание на те времена, когда кувшинка жила в одиночестве, бегая только по зеркалу воды, в котором росли те же деревья, и в нем было то же небо, и облака, и жизнь была такой простодушной, что она долго смотрела с высоты на удаляющийся райский уголок, и певчий голос спросил ее о том, что с ней произошло. И когда последний лучик, отраженный от воды перестал играть в очах у Кувшинки, а озеро скрылось из виду, она обернулась и посмотрела ему прямо в глаза также мягко и проникновенно, как делает только Луна, и поведала ему свои чаяния, что ей хотелось хотя бы на мгновение вернуться в родные места, где начиналась ее несчастная жизнь, полная грусти и одиночества. Голоса поначалу не тронула просьба кувшинки, ведь ее жизнь и так была счастлива и полна веселья, и иной более счастливой или веселой жизни, безусловно, не существовало, но когда она начала умолять его всеми молитвами, то голос не мог не внять ее мольбам и, обняв Кувшинку еще крепче, устремился к озеру, которое уже через несколько мгновений показалось на горизонте. Полноводное и живое, оно было еще краше, чем раньше, будто невидимый вдохновенный художник   добавил новые оттенки, еще более пьянящие сознание, чем раньше и воскрешающие память об иной жизни, так быстро промелькнувшей падающей звездой  и  растаявшей, казалось, безвозвратно, испарившейся водой, которая никогда уже больше не вернется на прежнее место – ни дождем, ни снегом. Под натиском обуявших ее воспоминаний Кувшинка решила напоследок прильнуть к воде и ощутить ее прохладу, навестить камыш и осоку и попрощаться с ними. Тихо опустившись на поверхность озера, она сперва долго должна была привыкать к забытому способу передвижения, ведь в воздухе ей нужно было только обнять крепче Голос, а здесь ей приходилось отталкиваться от воды своим стебельком, но приноровившись она научилась скользить по воде, с  быстротой и легкостью меняя направление, создавая круги на поверхности, и Голосу, не отпускающему ее взглядом, казалось, что он водит по воде пером, за кончик которого схватилась кувшинка. Она подплыла к Камышу, который любил ее как сестру и тосковал, после того, как она неожиданно исчезла и стала прощаться с ним, и он трогательно кивал головой и обещал, что никогда ее не забудет. Осока тоже не была равнодушной к маленькой Кувшинке и ей было очень жаль расставаться, и она, неожиданно для себя даже проронила слезу - еще сохранившую ночную прохладу раннюю утреннюю росу, скатившуюся с нежной спинки осоки прямо на Кувшинку. Но Голос уже ждал ее, чтобы забрать снова в путь. Она глубоко вздохнула, стала возвращаться к Голосу, но взглянув на него через прозрачную слезу осоки, она вспомнила тот мираж, привидевшийся ей, когда она жила в заводи, и вдруг в кувшинке будто что-то перевернулось – тот же Голос, выглядел совсем по-иному, наверно от того, что она смотрела с воды, а они редко разлучались, что она не знала, какой он есть со стороны -  живущий в другом мире, в котором сладко и приятно, однако этот мир не был родным, как это озеро, и ее охватило ощущение приближающегося конца.

Поднявшись в воздух, она призналась: " Я люблю тебя Голос , но жизнь в спокойном озере ближе мне, и я остаюсь здесь. Делить с тобой твой необъятный мир я не в силах больше – ведь я просто-напросто кувшинка, и удел мой – жить на поверхности воды, пока, я не засохну и не утону, а ты свободен, красив и бессмертен, ты сам создаешь себя и свой мир, ты совершенство, зачем обманывать себя, мне никогда не быть твоим подобием – ведь я кувшинка!" Впервые Голос почувствовал, что кто-то может избавиться от его чар, что он теряет самое необходимое в жизни, ему были чужды все слова сказанные его возлюбленной, но он не мог лишиться ее, потому что  любил ее своей искренней любовью. И он решился.

Внезапно налетел холодный ветер. Пепельные тяжелые облака закутали небо, заморосило холодными каплями,  озеро неожиданно потеряло былую красоту и стало серым и бледным, будто выпило яда, и хмурые деревья почернели, словно пожар сжег их дотла. Кувшинка растеряно смотрела на Голос, не понимая в чем дело,  что происходит с природой, хотя Голос остается все таким же красивым, но неожиданно завертевшись, как в агонии, он издал стенание, как тысяча мертвых душ со всего мира, и, ударившись о воду, превратился в маленького Кувшинчика, почти похожего на свою несчастную Кувшинку. Сначала он показался  заманчиво привлекательным и она обрадовалась, подплыла к нему, обнимая и целуя, как раньше, но сейчас Голос молчал и был холодный, как лед. Она пыталась разогреть голос своим теплом и заботой, мечась и кружась вокруг него, но тщетны были все ее попытки, и обессилев, она обняла его, моля о том, чтобы он помог ей спасти его. Неожиданно бешенный порыв северного ветра подул так сильно, что вырвал Голос из объятий кувшинки, подхватил с собой и бросил на воду, что разбил его хрупкое тельце на части, которые уже начали тонуть.

Кувшинка взорвалась криком и накинулась на останки Голоса, будто  опрокинувшаяся скала рухнула в бездну, она хваталась за пространство, наполненное только пустой водой, ей удалось схватить стебелек, и она гладила, тормошила, трясла его, словно хотела вытряхнуть жизнь из умершего тела, но никакого вреда принести ему не могла, ведь он умер еще раньше, а она причитала над ним:

"Голос, мой Голос, мой единственный Голос. Ты был самый счастливый, и потерять мне тебя невозможно. Я знаю, ты всегда будешь со мной, со своим взглядом, каким ты смотрел, с высоты, когда я прощалась, будто ангел, которого я предала. Я больше никогда не буду смотреть в небеса, Голос, зачем, когда есть зеркало воды, в котором все отражается. Хоть ты никогда не любил смотреть на поверхность и говорил, будто она отражает все кроме истины. Ты был такой красивый, Голос, когда говорил, хоть сам не понимал этого. Я проливаю реки слез над тобой, над тем, что такое время. Ты думал, что оно не существует, и живем мы одно мгновение, и будем бессмертными, если не будем считать секунды, и делал только так, как задумано, но зачем ты пришел в мой мир, здесь все по-другому, Голос, и если живешь не как все, то он убивает тебя также легко, как ты поднимал меня когда-то ввысь и бросал что есть мочи обратно, а я, слушая тебя, даже не обращала на это внимания и не было страха и тебе это нравилось. Ты не привык жить как все, ломая все преграды, ты добивался своего, и мог лететь в одном направлении целую вечность, чтобы только увидеть извержение вулкана, или очередную комету, или сразу три радуги на небе, хоть весь мир превратится в руины – он все равно был твоим, и ты не дорожил им, ибо мир этот был даром, и никто не дорожит даровым, Голос. И ты выбрал настоящее всем временам. Ты считал меня глупой и сентиментальной, хоть никогда не говорил мне об этом, иногда я видела это у тебя в очах, но ты любил меня и не понимал, но любил, поэтому я буду хранить о тебе память, и ты останешься моей тайной, и будет так навсегда. Нет я уже не плачу, я радуюсь, что влюбилась в жизнь благодаря тебе, но у меня все болит, потому что я тоже любила тебя."

И это было последнее, что слышали от Кувшинки, и никто не осмеливался заговорить с ней, и избегали встречи с ней. Она еще плавала, пытаясь в этом найти наслаждение или успокоение, но однажды высокая волна выбросила ее на берег, где она пролежала еще немного, а потом посмотрела последний раз на пепельные облака вверху и испустила дух.

Игорь

 

Ты снова ждешь и снова плачешь, кто вновь обидел тебя?

Ты сказала, что забудешь его, когда он ушел, и выполнила свое слово, и рядом снова нет никого. Так просто…. Ты простила ему все обиды, измену. Ты даже не вспомнишь, как его звали…. Только образ, как плакат на стене будет напоминать о нем.

Снова дождь за окном вторит твоим словам, дождь, который ты так звала. Он уже не услышит и не придёт все слишком поздно. На небе снова нет звёзд и ты опять пьяна, пьяна разлукой, болью. Холод ночного города вновь обнимает тебя, вновь говорит о любви, вновь говорит, что он не рядом.

И ты слишком красива, слишком юна, чтобы тебя не остановил случайный прохожий. Но только тебе это уже не поможет. И ты знаешь это. А ведь всё могло быть иначе….

Ольга

         Воин.

Безлунная ночь. На небе слегка мерцают звезды. По пустынной дороге движется тень - черный плащ, капюшон скрывает лицо. Тень идет уже давно - дни, годы, столетия... Идет не останавливаясь, не замедляя шаг. Он - древний воин, Он готовится к великой битве. Мысли роятся в голове, словно стая черных птиц: "Я прошел много битв, многое потерял в них. Я сражался против тьмы, но никогда не принадлежал свету. Всегда сохранял нейтралитет. Теперь же я перешел на сторону тьмы. Почему? Слишком многое отнял у меня "светлый" бог. Слишком много он мне причинил боли. Последней каплей была смерть моего лучшего друга. В тот день я пообещал этому лживому богу, что расквитаюсь с ним. И теперь каждая моя победа - приношение великому Абстрактному злу. Меня называют мясником, когда видят меня на поле сражения. Но они ужаснулись бы еще больше, если бы знали, что скрывается за этим. Я забираю не только жизни, но и души. Из их тел я черпаю энергию, души доставляю Люциферу, моему непосредственному командиру. Он сделал для меня многое, научил магии, человеческая оболочка скрывает бронированную шкуру, острейшие когти и огромные черные кожистые крылья с шипами - тело демона, Его подарок. Берегитесь армии света, возрадуйтесь армии тьмы - я нарушил нейтралитет! И..."

- Эй! - его окликнули по имени, - замедли свой бег, поболтай со стариком!

Воин оглядывается. Не далеко от дороги высится мертвое дерево. Его ветви посерели, листья давно сгнили, но когда-то жизнь из него била ключом. На одной из ветвей сидит неясная размытая фигура. По мере того, как воин приближается к дереву, фигура обретает очертания - прекрасная девушка, с серыми облачными крыльями за спиной. Ее кожа бледна, ее взгляд - грустен и пуст.

- Здравствуй, Ангел Смерти, - воин взбирается на дерево и садится на соседнюю ветку.

- Шутишь?

- Да.

- Куда торопишься?

- Ты знаешь.

- Ах да... Просто поддерживаю разговор.

- Почему это ТЫ сидишь на дереве?

- Это Дерево Жизни. И оно умерло, - в голосе Ангела слышится усмешка, - Угадай, почему я здесь.

- Не угадал.

- Отчасти это твоих рук дело... Многих из тех, кто был связан с этим деревом, забрал ты. Ты выпил их тела и забрал души. Слишком мало осталось связанных с этим деревом и оно умерло. Я забрало тех кто остался.

- Понятно...

   Пауза. Оба существа думают о своем. Воин - о своей жизни, Ангел - о чужих. Их мысли пересекаются, воин достает флейту, Ангел поднимает взгляд:

- Подарок?

- Да. Она сделана из тела мертвого бога.

- Ты?..

- Да.

- Который из богов?

- Бог любви.

- Кто делал?

- Ты знаешь. Один из наших лучших воинов. Опять поддерживаешь разговор?

   Ангел Смерти молча кивает в ответ. Воин подносит флейту к губам и над пустошью разносятся печальные и прекрасные звуки. Сам воздух вокруг будто становится гуще, в нем проплывают призрачные картины давно прошедших событий. Звезды словно мерцают в такт музыке. Сомн звуков разносится далеко в пространстве и в астрале, тревожа существа на расстоянии многих тысячелетий пути от этого места. Постепенно к флейте присоединяется нечеловеческий голос Ангела. Звуки не складываются в слова, но вызывают в сознании прекрасные картины... Ангел поет о битвах, о смерти... Кажется, будто играет целый оркестр. Это симфония смерти на мертвом дереве жизни... Призрачные картины в воздухе закручиваются в вихре, постепенно ускоряя движение, несутся в безумном танце. На небе собираются тучи и звезды становятся черными на сером фоне. Внезапно в дерево бьет молния, гром разносится над пустошью. Но ни ангел, ни человек не прекращают играть. Их музыка заглушает гром. На лицах - спокойствие, глаза - закрыты. Это краткие минуты покоя на дороге через вечность. Это симфония смерти на мертвом дереве жизни.

213

 

         Разговор о…

Есть у нас в Городе такое место, где Смерть тусуется с живыми. Обычно ее надо звать, а тут она всегда рядом. Это место -  Башня. Каждый раз, когда кто-то туда поднимается, она поднимается вместе с ним и ждет. Чаще всего Смерть уходит одна, иногда в компании одного, реже двух человек.

            Однажды, теплым, солнечным, летним днем, я и несколько моих друзей поднялись на Башню. Мы были немного пьяны, счастливы и беззаботны. Еще бы: наверху чувствуешь себя свободным от того, что осталось внизу. Можно сидеть там весь день и никто тебя не побеспокоит, все кто доползает до верха испытывают такую любовь и терпимость к ближнему, какие больше нигде не увидишь. Можно залезть туда утром и слезть вечером, а можно остаться там на ночь и никто тебя оттуда не достанет - принудительно кого-либо снять с Башни можно толко при помощи вертолета. Мы просидели там почти весь день. Шутили, смеялись, рисовали на стенах краской, которую притащили с собой снизу.

            Потом, под вечер, все еще пьяные от адреналина смешанного с пивом, мы спустились вниз. Нас было четверо, вместо пяти... Он лежал недалеко от внешней лестницы, переломленый пополам словно спичка. Крови нигде не было - видимо он умер от разрыва сердца, еще в полете. Крика никто не слышал - он падал молча.

- Как ты допустил это? ОН упал когда вы лезли по внешней?

- Нет, я думал ОН полез с вами внутри...

- А мы думали, что вы оба лезете снаружи...

            Потом кто-то вызвал труповозку, один из нас, самый решительный, рассказал ментам, что произошло и т.д. Вобщем мы спустились Обратно.

            Вернулся я домой уже ночью. Все спали. Двигаясь автоматически, я зашел в свою комнату, открыл окно и сел на подоконник, свесив ноги вниз. После 220-метровой башни, 30 метров моего десятого этажа казались жалкими.

- Привет. Ты не мог бы подвинуться?

- Конечно, садись.

И Смерть села рядом со мной.

- Ты винишь себя?

- Да.

- Зря. Это был обычный несчастный случай.

- От этого не легче. ОН от этого не живее.

- Да брось ты. ОН все равно умер бы.

- Гораздо позже.

- Да, но все равно ОН бы умер.

- Но ОН успел бы насладиться жизнью!

- Бред... Что вы нашли в ней? Что она вам дает кроме страданий? Вы всю жизнь кого-то хороните. Сначала в детстве, дедушку и бабушку. Вы сожалеете, скорбите, поминаете. Затем, вот как ты, погибших друзей. И снова: сожаление, скорбь, поминки. Потом хоронят родителей. Опять слезы, сожаление, "Как я виноват(а) перед тобой! Я тебя не слушал(ась)! Как я мог(ла)!" и все в таком духе. Не правда-ли, однообразно?

- Но ведь они проживают свою жизнь!

- Они не жизнь проживают, а, как и ты, переживают постоянные похороны. Причем это все длится уже даже не тысячилетия. Начиная с того момента, как человек начал думать абстрактно, он начал скорбить об усопших. Честно говоря, я не понимаю, зачем все это.

- Что?

- Жизнь.

- Ты на что намекаешь? Хочешь и меня забрать?

- Ну может быть...

- Нет! Мое время еще не пришло! Не сейчас! Еще рано!

- Эмоции... Никогда не рано и никогда не поздно!

- Убирайся!

- Я все равно приду. Когда-нибудь. Время не имеет значения, - встает и уходит.

            Следующий месяц ушел у меня на лечение депресии и подавление суицидальных мыслей. Именно тогда я придумал оценивать свое настроение по стобальной шкале. Весь месяц мое настроение держалось около десяти баллов. Потом я успокоился, но продолжал помнить. Однажды я опять открыл окно в своей комнате и свесил ноги вниз. Смерть  снова пришла и села рядом:

- Здравствуй.

- Заботишся о моем здоровье?

- Нет, - ирония в ее голосе.

- Я так и подумал, - усмехаюсь в ответ.

- Ты все еще помнишь?

- Да.

- В подробностях?

- Каждую мелочь.

- Ты скорбишь?

- Да.

- Ты признаешь мою правоту?

- Да.

- Хочешь пойти со мной?

- Нет.

- Уверен?

- Да, - отвечаю я, немного подумав.

- Ты не против, если я посижу тут с тобой?

- Нет, сиди конечно.

И мы сидели весь день, глядя на проходящих людей, проезжающие по дороге машины... Всю ночь, глядя на слегка мерцающие звезды...

            Она была права. Во всем. Абсолютно. Я ничего не забыл. Я помню его... И скорблю. И по прежнему виню себя... Иногда я открываю окно в своей комнате и свешиваю ноги вниз.

- Привет.

- Привет. Ты опять здесь?

- Да.

- Ты все еще помнишь?

- Да.

- В подробностях?

- Каждую мелочь.

- Ты скорбишь?

- Да.

- Хочешь пойти со мной?

- Нет.

- Ты уверен?

- Да, - неуверенно отвечаю я.

- Как хочешь. Можно посидеть с тобой?

- Да, конечно, садись.

И мы сидим весь день... Глядим на проходящих людей, проезжающие по дороге машины... Встречаем рассвет и провожаем закат... Всю ночь... Следим за тем, как луна перемещается по небу... Смотрим на слегка мерцающие звезды...

            Она права. Абсолютно во всем. Я не забываю. Со временем воспоминания лишь глубже въедаются и разрушают меня изнутри. Когда я открываю окно и сажусь на подоконник, она приходит снова:

- Привет.

- Привет.

- Ты все еще помнишь?

- Да.

- В подробностях?

- Каждую мелочь.

- Ты скорбишь?

- Да.

- Ты чувствуешь, что ты не прав, а я да?

- Да. Я не только чувствую. Я осознаю.

- Хочешь пойти со мной?

213

 

он

1.ОН родился в хлеве, чтобы жить для неба и мыслить по мечте и быть для всех ничем, для остальных же повелителем, чтоб не покоряться миру, а изменять его волею своею.

2.Раскрывая истину – он придумал, что никогда не будет спать, и кто бы ни спрашивал его об этом, ответ был одним и тем же: "Разбуди меня по среди ночи и я скажу, что никогда не спал, и что лежу я - тебе сном лишь показалось, как кажется, что мы умрем." И все понимали, что он выдумщик и фантазер.

3.А по ночам с ним происходила одна и та же история, только он о ней никому не рассказывал, а когда рассказал, то его посчитали сумасшедшим.

Нежный смелый ласковый он гулял по комнате от стенки к стенке, медленно отражаясь, заполнял все пространство в каждой его точке, его сладкий голос звучал тихо, почти неслышно, но им можно было наслаждаться - в этом был смысл того, что она сидела в мягком кресле, глубоко провалившись в него этим затянувшимся вечером, навевающим романтику на ее настроение, испорченное грубым, как  жизнь, отношением к ней со стороны, слушая то, что не имеет никакого значения, словно отраженье в зеркале, но голос периодично приближался и удалялся от нее и его тон завораживал слух, его дерзость не пугала, а расслабляла, внушала уверенность в том, что все в порядке, особенно когда он вот так поворачивался спиной, заслоняя черное окно, показывающее панораму ночного засыпающего города, но спина поворачивалась и представала стройная фигура, которая опять приближалась, нашептывая какой-то рассказ, сладкозвучно, завораживающе, казалось можно слушать вечно, хоть конец истории пришел и  он замолк, но его голос продолжал еще что-то спрашивать, раздавать неуместные комплименты и умиляться над иллюзорною красотой, сам он молчал, впившись глазами в нее, будто кровососущее насекомое, летающее над вами, выбирающее подходящее место, прощупывая инстинктивно все направления  и обнаружив единственное спокойное тут же, если ничто ему не мешает и садится, и медленно проникновенно вонзает жало в плоть, но это не наводило на нее ужаса, ибо кровососущее насекомое можно легко раздавить, а в тот момент ей нравилось, что он так сладострастно смотрит на нее - шею, тело, ноги, и взгляд его пьянил ум, будто он водил призрачной рукой по ней, и момент этот тянулся, словно вода, выжимаемая из мокрой тряпки, но когда она стала совсем сухой и более стоять неподвижно было невозможно, и ему уже было мало просто смотреть - он был готов поглотить ее всем своим существом, что мотивировало шаг вперед, когда луч света пронзил ему глаза, будто невидимый воин, и, защищаясь, он подносит свою руку к глазам, и умиленный взгляд приобретают абсолютно другой вид - ярости и раздражения - выражающий равнодушие к ней, будто для него она не существовала, и он, чувствовал себя чайкой, пикирующей к поверхности воды за своей добычей,  дерзкие мысли, и она снова видит спину удаляющуюся к противоположной стене к выключателю, рука поднимается и ложится на него и темнота стихийно врывается в комнату, что сердце начинает биться быстрее, но рука по-прежнему лежит на выключателе, и видно было, что она дрожит и вся в поту, и его лоб прикоснулся к стене и застыл в таком положении и будто бы перестал дышать, в висках стучало, как кто-то забивает гвозди, и вот когда глаза привыкли к темноте рука отрывается от стены, оставляя на ней мокрый отпечаток, и он снова поворачивается и страх одерживает ее сознание, волнуя, как прыжок с высоты, его приближающаяся фигура остановилась перед ней и она увидела его глаза и ей стало стыдно, будто она сидит перед судящим ее богом за то, что она не в силах овладеть собой и уйти, но уста и глаза уже настолько близко, что казалось слились в одно целое и не различить где начинался он или она было невозможно, а глаза будто смотрели из зрачка в зрачок, а пальцы зарылись в кудри волос, как в песок и они целовались…

Сладкая страсть играла в головах и не хотелось ни о чем думать. Они уже не принадлежали самим себе только этой невидимой силе, дарящей  наслаждение, подчиняясь его законам. Когда пришлось уходить, он даже не взглянул на нее, понимая, что совершил ошибку, о его честь,  ведь любая мысль могла разрушить, и какая мысль – то что нами управляет инстинкт – такие мыли приходили в голову всем начиная с древних, которые гласили, что сладострастие ни что иное как иллюзия на самом же деле любые поцелуи и любовные отношения ведут

4. Это не выдумка и не ухищрение дьявола. Но вы не верите ни одному слову и проникнуты чувством бессмыслицы. И убеждены, что вы обмануты. Но что легче для вас чувствовать себя обманутым или же самим обманщиком. Разврат и страсть окружает его, подобно воздуху, но кто еще знает, что такое страсть? Может быть – МЫ.

Игорь